Китай в 1840-1894 годы: социально-экономическое развитие

Состояние народного хозяйства Китая в 90-х годах прошлого столетия определялось сложным балансом воздействия разнохарактерных сил и тенденций. При полном господстве старых, традиционных для конфуцианского средневековья хозяйственных форм в массовых секторах занятости все заметнее сказывались результаты влияния новых, в первую очередь внешних факторов. В результате в структуре арендно-бюрократического феодализма появились совершенно новые экономические формы. Одни из них были в силу особых обстоятельств заимствованы извне, другие — привнесены в Китай иностранной экспансией. Наряду с поступательными процессами в одних звеньях экономики наблюдались регрессивные тенденции или признаки стагнации в других отраслях. Сочетание созидательного с деструктивным началом было во многом заложено такими крупными политическими надломами, как «опиумные» войны и двадцатисемилетняя полоса крестьянских и национальных восстаний третьей четверти XIX века.

После первой «опиумной» войны (1840—1842) Китай пережил полосу экономического хаоса, вызванного утечкой серебра (вследствие ввоза опиума), и во вторую половину XIX века Цинская империя вступила в обстановке сильнейшей хозяйственной разрухи. Она была вызвана Крестьянской войной тайпинов (1850—1864), повстанческой борьбой няньцзюней (1852—1868), восстаниями национальных меньшинств (1854—1877) и главным образом их варварским подавлением силами феодальной реакции. Карательные экспедиции маньчжурских войск и помещичьих армий, а также 

[42]

сильнейший голод 1876—1879 годов на севере страны привели к резкому сокращению количества городских и сельских жителей Население 18 собственно китайских провинций, насчитывавшее в 1851 году около 429 млн. человек, сократилось к 1882 г. до 380 млн., т. е. примерно на 48 млн. человек [26, с. 325; 28, с. 12]. Только в ходе подавления движения тайпинов погибло около 20 млн. человек [455, с. 210, 211, 480, с. 624].

Наибольшему опустошению подверглись юг Цзянсу, север Чжэцзяна, юго-восточная часть Хэнани, Аньхой, север Цзянси, а также юг Чжили, западные районы Шаньдуна, Ганьсу и Юньнань. Часть сельских жителей была перебита, другие погибли от голода и бедствий, третьи бежали из этих мест. В некоторых районах Цзянсу, Чжэцзяна и Аньхоя население сократилось на 40— 80% по сравнению с предшествующим периодом. Такое положение сохранялось даже в 80-х годах XIX века [427, с. 241].

Были разрушены и приходили в негодность ирригационные сооружения, сеть оросительных каналов. В 60—70-х годах в Цзянсу и Аньхое большое количество земель было заброшено и не обрабатывалось. Разруха там была преодолена лишь в конце 80-х годов, а в Юньнани, Ганьсу и других западных районах, и то частично, только в 90-е годы. В этих условиях усилилось переселение на новые земли. Интенсивно шла миграция из внутренних областей в опустошенные районы восточных провинций. Здесь несколько укрепилось землевладение как крестьян-старожилов (бэньди), так и новоселов (кэцзя). В то же время значительная часть дворов по-прежнему оставалась в зависимости от крупных помещиков — «местных деспотов» (туба), «больших семей» (да-ху), богатых шэньши (фушэнь).

В годы Крестьянской войны усилилась также миграция из Северного Китая в Маньчжурию, где лежали огромные массивы нетронутых земель. Под давлением обстоятельств цинское правительство в 1858—1860 годы разрешило переселение в Цзилинь и Хэйлунцзян китайцев-мужчин, но без права покупки земли. В 1878 году был снят запрет на въезд туда китаянок и на приобретение мигрантами земли. В 1880 году было создано Колонизационное бюро, ведавшее заселением Маньчжурии. Развернувшаяся в 60—70-е годы массовая колонизация дотоле скудно заселенного и хозяйственно не освоенного Северо-Востока привела к тому, что к концу XIX века по сравнению с его серединой население края увеличилось с 3 млн. до 12—13 млн. человек [225, с. 120].

Полоса народных движений 50—70-х годов в отдельных районах существенно укрепила позиции крестьянской земельной собственности. Вместе с тем во второй половине XIX века ускорился распад казенного землевладения (гуаньтянь), заметно сократился его пахотный фонд. В 1853 году было снято запрещение на куплю-продажу «знаменных» земель (циди). Последние, как и поля военных поселений (туньтянь), «общественные» земли (гунтянь) и т. д., все более переходили в частную собственность.

Основной тенденцией второй половины XIX века стали рост част- 

[43]

ных земель (миньтянь) и упрочение частной собственности на землю. Однако этот процесс еще не полностью освободился от наслоений прошлого. По-прежнему использовались традиционные формы продажи земли — с правом выкупа (хомай) и окончательная (думай, цзюэмай). При «вечной аренде» право выкупа могло касаться либо верхнего слоя почвы (тяньмянь), либо самой земли, т. е. нижнего слоя (тяньди).

В целом же средневековый строй деревенской жизни не претерпел каких-либо серьезных изменений. Феодальное землевладение туба, даху и рядовых дичжу по-прежнему господствовало в Центральном и Южном Китае. Здесь большая часть крестьянских семей (сяоху), бедствовавшая в тисках малоземелья, находилась в прочной экономической зависимости от «даху», т. е. помещиков (шэньши, тухао, фуху и прочие дичжу), чьи земли им приходилось брать в аренду (дянь, цзу). Последняя оставалась основной формой частнофеодальной эксплуатации крестьянства. В деревне господствовала натуральная рента. Тремя основными ее видами были фиксированная (мицзу, гуцзу), изменяющаяся в зависимости от урожая (хоцзу, ицзу) и издольная рента (фэньчжун, фэньцзу). Натуральная рента обычно достигала 40—50% урожая. Денежная аренда (цяньцзу, юйцзу) была развита слабо. Она взималась главным образом в районах выращивания технических культур, либо на малоурожайных (богарных, горных, истощенных) землях.

Земельная аренда в большинстве случаев носила кабальный характер, сочетаясь с долговой зависимостью держателя от землевладельца. Аграрное перенаселение, особенно в Центральном и Южном Китае, давило на арендаторов и полу-арендаторов, ставя их в серьезную зависимость от дичжу, поскольку у последнего всегда была под рукой резервная масса держателей земли (дянь- ху, цзуху) на таких же тяжелых условиях. Как шэньши, так и простые дичжу сдавали обычно почти все свои поля мелкими и мельчайшими участками в держание крестьянам. Полученные в счет арендной платы и долгов средства крупные землевладельцы частично вкладывали в торговлю и ростовщичество, использовали для покупки чинов, почетных званий и земли.

Жестокая средневековая эксплуатация дяньху сочеталась с элементами внеэкономического принуждения. Для «местных деспотов» (тухао) и так называемых злых шэньши (лэшэнь) обычными явлениями были сгон арендаторов с земли, захват собственных крестьянских участков за долги и прочие виды притеснения держателей. Долговая кабала для крестьян зачастую являлась своего рода наследственным полукрепостным состоянием. Аренда земли в ряде случаев была связана с отработками (гунъи) — иногда до 20—30 дней бесплатной работы на дичжу. Туба и даху имели свою вооруженную охрану, иногда даже целые отряды (миньтуань), свои тюрьмы, подвергали арестам и избиениям недоимщиков и должников. У последних зачастую отбирали детей в рабство.

[44]

Ростовщичество дополняло собой арендную эксплуатацию. В роли ростовщиков помимо торговцев и хозяев волостных ломбардов (данпу) чаще всего выступали сами помещики. Преобладали ссуды зерном, семенами, реже встречались денежные. Крестьянство вынуждено было брать зерновые ссуды под чудовищные полугодовые проценты — в среднем 75%, а иногда до 100% и выше. Отдавая в залог под денежную ссуду последний клочок земли, они попадали в долговую кабалу зачастую к тому же даху, у которого приарендовывали землю.

Крестьяне — собственники земли платили в зависимости от размеров последней поземельный налог (дидин), а также многочисленные и разнообразные надбавки к нему, начисления и т. п. Сбор налогов при их довольно низких официальных ставках часто принимал черты прямого грабежа, при котором произвол местных властей не имел предела. Широко практиковался сбор тех или иных платежей за несколько лет вперед. Чиновники произвольно устанавливали курс серебра в медной монете, по своему усмотрению переводили натуральный налог в денежный и обратно (лян-чжэ). В результате фактические выплаты часто превышали номинальную ставку налога (или надбавки) в несколько раз. Неудивительно, что фискальный гнет вызывал особую ненависть крестьян-собственников, которые сверх того должны были отбывать государственные трудовые повинности (чайяо, цзюньяо).

Застойность социально-экономических форм соответствовала техническому уровню земледелия. В деревне сохранялись средневековые методы орошения и обработки земли, господствовали мелкие простейшие орудия — мотыги, лопатки, грабли, а также деревянная соха. На больших площадях все более сказывались истощение и разрушение верхнего слоя почвы. Производительность труда в зерновом хозяйстве в рассматриваемый период заметно снижалась. Падение урожайности зерновых в большинстве провинций, в том числе и в «житнице Китая» — Хунани, Хубэе, Цзянси и Аньхое — наблюдалось как при сборе летнего (сяо-чунь), так и осеннего (дачунь), основного урожая [55, с. 755— 760]. Это обостряло продовольственную проблему в стране. Отсталость техники затрудняла для рядового крестьянства подъем целины и распашку залежных земель.

Техника полива и орошения также оставалась на прежнем уровне. Особенно давало себя знать несовершенство крупных средневековых ирригационных сооружений (дамб, плотин и отводных каналов), которые все более приходили в ветхость, разрушались и все в меньшей степени выполняли свои функции по орошению и защите от стихийных бедствий, особенно в долинах Янцзы, Хуайхэ и Хуанхэ. Голодные годы то в одних, то в других провинциях повторялись довольно часто. Засухи и наводнения опустошали целые области [55, с. 721, 722, 733—735].

Третья четверть XIX века была отмечена сокращением обрабатываемых площадей в ряде провинций. Кризисные явления продолжали сохраняться и в последующий период. За 1873—1893 годы по- 

[45]

севные площади в стране (не считая Маньчжурии) почти не увеличились [26, с. 320, 321]. Вместе с тем в 80—90-е годы наметился постепенный рост населения (…). К началу XX века оно превысило 415 млн. человек. При этом в 18 провинциях собственно Китая к 1897 году проживало около 400 млн. человек. [123, с. 5, 346]. С ростом аграрного перенаселения все большее число разоренных крестьян пополняло собой растущую армию бездомных, нищих и бродяг (люман, люминь). Бедствия, приносимые засухами и наводнениями, усиливали пауперизацию низших слоев, деревни.

Несмотря на то что средневековый строй прочно господствовал в сельском хозяйстве, а тяжесть помещичьей и налоговой эксплуатации в целом оставалась стабильной, вторая половина XIX в. была для деревни Китая периодом заметных экономических сдвигов поступательного характера. Ускорились позитивные процессы, шедшие еще до «опиумных» войн, — рост товарно-денежных отношений, распространение технических культур и т. д. С вовлечением страны в сферу мирового рынка быстро рос вывоз земледельческой продукции из Китая. За 1873—1893 годы его стоимость возросла в 10 раз. Большое влияние мировой рынок оказал на развитие товарного хозяйства в Маньчжурии, вызвав резкий рост производства сои и соевых продуктов на экспорт [26, с. 88, 90].

Начавшееся превращение китайской деревни в составную часть мирового рынка в целом резко ускорило рост товарного производства земледельческой продукции и распространение товарных, в том числе технических, культур (хлопчатника, тутовника, чая, сои, мака, табака, арахиса и других масличных). Последние все более вытесняли посевы зерновых. Наибольший размах эти явления получили в приморских, особенно восточных и южных, районах (Цзянсу, Чжэцзян, Фуцзянь, Гуандун). Значительно меньшее развитие рыночного хозяйства наблюдалось во внутренних областях (Хубэй, Цзянси, Хунань, Аньхой) и довольно слабое в северных и западных провинциях (Чжили, Шаньдун, Хэнань, Шаньси, Ганьсу, Шэньси). В то же время наряду с районами товарных культур сохранялись обширные территории с преобладанием натурального уклада. Так было не только в западных (Сычуань, Юньнань) и северных провинциях, но и в глухих, отдаленных от городов и торговых путей районах Центрального и отчасти Южного Китая.

Растущий переход крестьян к техническим культурам вел к увеличению товарного производства зерна, особенно в традиционной «житнице страны» — провинциях среднего течения Янцзы (Хунань, Хубэй, Цзянси и Аньхой). Происходило дальнейшее складывание специализированных районов торгового земледелия. Расширялись старые и росли новые районы хлопководства, шелководства, зернового хозяйства, производства сои, опиума, чая и т. д. Земледелие в этих районах постепенно приобретало черты торгово-промышленного занятия, все заметнее становилось подчинение крестьян рынку. В деревне во все большей степени потребление 

[46]

продуктов питания (низкосортное дешевое зерно) и промышленного сырья (машинная пряжа) обеспечивалось за счет рынка. Натурально-хозяйственный быт деревни постепенно отступал перед мелкотоварным укладом.

Влияние данного процесса на социальную структуру деревенского общества стало сказываться уже в конце XIX века. Наряду с переходом к товарной организации крестьянских промыслов ускорились имущественная дифференциация крестьян-собственников и постепенный переход ее в социальное расслоение [213, с. 179—197].

Подключение Китая к мировому рынку и массовый ввоз иностранных товаров существенно изменили условия для развития местной дофабричной промышленности. После «открытия» страны в ходе «опиумных» войн к тяжести и несправедливости налогового обложения, сохранению средневековых монополий и т. д. добавилось неравное налогообложение для китайских и иностранных товаров. Внутренний рынок Цинской империи, узкий в силу абсолютного преобладания крестьянства и низкой покупательной способности народных масс, к концу XIX века в известной мере был захвачен иностранной машинной продукцией, особенно в городах. В результате сократился общий объем кустарного производства.

Спрос мирового рынка на ряд сельскохозяйственных продуктов (например, шелк-сырец, хлопок) создал затруднения с сырьем. В одних отраслях (хлопкообработка, металлургия, металлообработка) сказалось разрушительное влияние импортных фабрикатов, в других конкуренция иностранных товаров суживала возможности сбыта китайской продукции как на внешнем (например, чая), так и на внутреннем рынке (производство сахара, добыча угля и т. д.). Развитие ряда экспортных отраслей (прежде всего шелко-обработка, чаеобработка, изготовление соевого масла и жмыха) во многом объяснялось временной мировой монополией Китая на чай — до 90-х годов XIX века, на шелк — до начала XX века). Но уже с конца XIX века низкое качество сырья и его высокая себестоимость привели к тому, что китайский чай не мог конкурировать с индийским и цейлонским, а китайский шелк начал проигрывать японскому на мировом рынке.

Сильно пострадали также металлургическое и металлообрабатывающее производства Наплыв дешевых фабричных товаров привел к разрушительным последствиям в таких отраслях, как сахароварение, производство красителей, скобяной промысел и т. д. Главный же удар был нанесен по основной отрасли ручной промышленности — по хлопкообработке. Последняя была представлена главным образом крестьянскими промыслами, так как роль городского ремесла в данной сфере была невелика.

Особенность Китая XIX века состояла в том, что основным орудием разрушения хлопчатобумажных промыслов были не фабричные ткани, а машинная пряжа. После подавления Крестьянской войны тайпинов иностранная пряжа беспрепятственно заполняла текстильные рынки одной провинции за другой. До начала XX века 

[47]

на китайском рынке господствовала пряжа, произведенная в колониальной Индии. В сфере же крестьянского и городского ткачества торговая экспансия Запада встретила серьезное сопротивление, несмотря на то что ввозившиеся в Китай иностранные ситцы начиная с 80—90-х годов стоили дешевле местных тканей ручной выделки. Объясняется данный феномен, на наш взгляд, тем, что в прядильном производстве в Западной Европе и Северной Америке в то время производительность труда была выше, нежели в ткацком. Обусловленная указанным моментом относительная дешевизна машинной пряжи (по сравнению с экспортировавшимися Западом тканями) не только превращала ее в более действенное «орудие» разрушения соответствующего ремесленного промысла в Китае, но и, внешне парадоксальным образом, укрепляла позиции использовавших эту пряжу китайских ткачей, так как уменьшала себестоимость их продукции, т. е. делала ее более конкурентоспособной.

В 60—70-х годах с открытием для внешней торговли северного побережья, и главное бассейна Янцзы, текстильные фабрикаты получили доступ во все провинции страны. Постепенно наметился переход средних и низших слоев местного населения к ношению одежды из тканей, изготовленных из машинной пряжи и в меньшей мере — из фабричного ситца. За 1872—1892 годы импорт пряжи увеличился в 25 раз, (с 1873 по 1899 год — в 40 раз), тогда как ввоз тканей возрос за это время лишь на 37%. В конце 90-х годов ежегодно ввозилось 1—2 млн. даней пряжи [368, с. 177, 178].

Крестьяне и городские ремесленники Южного и Юго-Западного Китая в 70—80-х годах XIX века постепенно забрасывали прядение, переходя к ткачеству с покупкой машинной пряжи и производством на рынок. Процесс отделения прядения от ткачества принял массовый характер и отчетливые формы. С 90-х годов подобное явление отчасти стало характерным и для Севера. Разрушение иностранными фабрикатами деревенского прядения на значительной части Цинской империи уже к концу XIX века стало совершившимся фактом. Интенсивное отделение прядения от ткачества на машинном сырье быстро распространялось в новых районах — в Гуанси, Гуйчжоу, Сычуани и Юньнани [213, с. 206— 218]. Массовый переход кустарей приморских, юго-западных и отчасти центральных провинций к фабричной пряже представлял собой крупный сдвиг и в хозяйственной жизни Китая. Тем не менее к концу XIX века домашнее прядение еще сохраняло свои позиции в Шаньси, Шэньси, Хэнан-и, Ганьсу, на севере Хубэя и в некоторых районах Чжили.

Эволюция дофабричной промышленности Китая во второй половине XIX века привела к тому, что дальнейшее развитие производительных сил стало невозможным в рамках докапиталистических отношений. Развитие низших форм капитализма в хлопко- и шелкоткачестве, маслоделии и чаеобработке в конце XIX века заметно ускорилось. Отрасли, работавшие на экспорт, в социально-эконо- 

[48]

мическом развитии шли впереди отраслей, которые испытывали разрушительное или тормозящее влияние ввоза иностранных фабрикатов.

Наиболее передовой экспортной отраслью стала шелкообработка, где роль торгового капитала была особенно велика. Высокие цены на сырые коконы, диктуемые мировым рынком, сделали домашнюю размотку их экономически невыгодной, в результате чего с 70—80-х годов ускорилось отделение шелкопрядения от шелководства в Цзянсу, Шаньдуне, Чжэцзяне и Гуандуне [225, с. 159, 160]. Одновременно с этим усилилось отделение шелкопрядения от шелкоткачества, что привело к укреплению в конце XIX века таких специализированных районов шелкопрядения, как Нанкин — Уси (юг Цзянсу), Хучжоу — Цзясин — Ханчжоу (север Чжэцзяна), Гуанчжоу — Шуньдэ и ряд других областей Гуандуна [58, с. 66, 72—74, 91, 94]. С 70-х годов шелкоткачество переживало обусловленный широким спросом на шелковую нить и ткани на мировом рынке период подъема, длившийся вплоть до начала XX века.

Крупные и средние мастерские и мануфактуры (фан, цзифан) были в шелкоткачестве еще немногочисленны. Основной формой развивающегося в данной сфере капитализма была надомная работа Свайкуан), или же рассеянная мануфактура. К 90-м годам XIX века «шелковые фирмы» (чоудуань, чоухан) и приемно-раздаточные центры рассеянных мануфактур, так называемые «счетные конторы» (чжанфан) в Цзянсу и Чжэцзяне наладили в городах (Нанкин, Чжэньцзян, Шанхай, Сучжоу, Шэнцзэчжэнь и др.), а также в сельской округе сеть надомной работы. Усилилась (особенно заметно в городах) дифференциация ткачей (цзиху). Наем в городских мелких мастерских стал широко распространенным явлением, хотя и прикрывался старыми формами. Наемные ткачи и прядильщики считались «учениками» (сюэту, ту), «подручными» (банцзо, бан), а хозяева в большинстве случаев еще работали сами [225, с. 166, 167].

В конце XIX века в ходе общего подъема шелкопрядения на базе мелкотоварного производства появилось множество мелких шелкомотален (в Гуандуне, Цзянсу, Чжэцзяне, Шаньдуне и Фэн- тяни). В отличие от шелкоткачества в шелкопрядении сильнее сказывалась тенденция к концентрации и укрупнению форм производства. Повышенные требования мирового рынка к качеству нити способствовали преобладанию в шелкопрядении мануфактуры при меньшем развитии работы на дому.

Мануфактурное производство пищевых продуктов наиболее заметно росло в Фэнтяни, Цзилини, Цзянсу. К концу XIX века там действовали многочисленные маслобойные и винокуренные мануфактуры по производству соевого масла, жмыха, муки, гаоляновой и рисовой водки. На рубеже 70—80-х годов в Хубэе, Хунани и Цзянси начался переход от скупки готового чайного листа к обработке его на складах и в мастерских чайных фирм (чжаньфан).

Серьезнейшим препятствием развитию дофабричной промыш- 

[49]

ценности были чангуаньшуй и лицзинь — внутренние таможенные сборы, которые многократно взимались с товара по мере прохождения через многочисленные таможенные заставы. Лицзинь и экспортная пошлина на чай, например, достигали 25% его рыночной цены. Пошлина на сахар достигала 18%, хлопчатобумажных и шелковых тканей — до 16% их цены [225, с. 170].

Неразвитость кредитной системы Китая, высокий уровень заемного процента (от 30% и выше) создавали дополнительные трудности для капиталистического предпринимательства в Китае. Торговцы, владельцы мастерских и мануфактур постоянно страдали от взяточничества, вымогательства и самоуправства местных чиновников. Кустарная промышленность не стала еще надежной сферой выгодного и обеспеченного помещения капитала. Мелкие размеры большинства мастерских и мануфактур, их постоянные финансовые затруднения, большая зависимость от рыночной конъюнктуры, частые банкротства — все это свидетельствовало о слабости китайского промышленного капитала. В таких условиях технические усовершенствования, естественно, пробивали себе дорогу с большим трудом. В итоге не только почти все «ремесленные дворы» (цзиху), но и какая-то часть мастерских и мануфактур к концу XIX в. обладали оборудованием, отсталым даже с точки зрения мануфактурной техники.

Главной чертой, отличавшей вторую половину XIX века от предшествовавшего периода, было появление совершенно новых экономических явлений, чуждых конфуцианскому арендно-бюрократическому феодализму. Причем пересадка этих инородных производственных и технических форм на китайскую почву происходила при явной неподготовленности традиционной экономической системы к подобной операции. Самостоятельный переход от мануфактуры к фабрике оказался Китаю не под силу. Задержка на ранне-мануфактурной стадии развития, осложненность перехода от ручного к машинному производству объяснялись спецификой конфуцианского арендно-бюрократического феодализма.

Важнейшим в развитии капитализма в Китае было то, что машинное производство появилось в Китае не как продукт самостоятельного внутреннего развития мануфактурного периода, а как результат перенесения фабричных форм в страну извне. Машинное производство, первыми представителями которого стали иностранные фабрики, было пересажено на китайскую почву в тот период, когда местное раннемануфактурное производство еще далеко не окрепло. В результате явления и процессы, свойственные как мануфактурной, так и машинной стадии развития капитализма во второй половине XIX века в Китае сосуществовали, оказывая друг на друга минимальное влияние.

Современное машинное производство самими китайцами было организовано ранее всего на военных предприятиях — в арсеналах и мастерских. Основателями почти всех их были высшие сановники, военные губернаторы провинций (сюньфу) или наместники (цзунду), правившие двумя или тремя провинциями, сведенными 

[50]

в наместничество (ду). Высшие слои бюрократии искали выход из кризиса цинской монархии в «усвоении заморских дел» (янъу, иу) и в политике «самоусиления» (цзыцян), основным содержанием которых было создание современной армии и флота (на практике — для укрепления власти ведущих военно-феодальных клик — хунаньской и хуайской). Правительство, кроме того, ставило своей задачей «достижение богатства» (цюфу, чжифу) за счет укрепления казенного сектора экономики.

Фактором, ускорившим возникновение в Китае машинного военного производства, явились чрезвычайные трудности при подавлении Крестьянской войны тайпинов и связанные с этим потребности цинских войск и помещичьих армий Цзэн Гофаня, Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана в современном вооружении и боеприпасах. Наиболее интенсивно строительство военных предприятий велось именно в период подавления антифеодальных и национальных восстаний (1861—1872), когда было основано 11 арсеналов и механических мастерских [52, с. 565, 566]. Крупнейшим из них был Цзяннаньский арсенал в Шанхае. Всего с 1861 по 1894 год в Китае было основано 19 казенных военных заводов, впоследствии 6 из них были закрыты или присоединены к другим. На остальных 13 в 1894 году было занято примерно 10 тысяч рабочих [225, с. 179]. С подавлением крупнейших народных движений темны роста военной промышленности замедлились — с 1874 по 1894 год было построено только 8 средних и мелких мастерских [177, с. 64].

Собственность цинского правительства на все эти предприятия была номинальной. Фактически тот или иной завод находился во власти сановника, его основавшего, либо сюньфу или цзунду управлявшего данной провинцией или наместничеством. Техническое руководство важнейшими заводами осуществляли иностранные инженеры. Несмотря на огромные ассигнования, военные предприятия работали с перебоями, качество продукции было низким, ассортимент — ограниченным. В социально-экономическом плане китайская военная промышленность того времени представляла собой чрезвычайно сложное и внутренне противоречивое явление, специфическую переходную полуфеодальную форму, постепенно превращавшуюся в капиталистическую.

В 70—80-х годах XIX века наметилась новая тенденция — отдельные высшие сановники начали, привлекая казенные и частные средства, обращаться к предпринимательству в гражданских отраслях с целью получения прибыли. Стала развиваться механизированная горнодобывающая промышленность, сначала как придаток военных предприятий, а с 80-х годов — и как самостоятельная отрасль. Всего в указанной сфере с 1875 по 1894 год было основано 33 предприятия, из которых к 1895 году сохранилось 21. Почти все они были казенными или смешанными [223, с. 283]. Горнодобывающие казенно-частные предприятия уже были, по существу, капиталистическими. К 1895 году на них (считая и одно частное) работало до 20 тысяч рабочих [52, с. 1193]. С 1889 по 

[51]

1894 год хугуанским наместником Чжан Чжидуном велось строительство самого крупного в Китае металлургического завода в Ханьяне. В 1896 г. он был превращен в смешанное казенно-частное предприятие, возглавляемое крупным сановником и предпринимателем Шэн Сюаньхуаем.

Казенные и казенно-частные предприятия в гражданских отраслях представляли собой в основном крупные (Ханьянский завод — 3 тысячи, Хубэйская прядильно-ткацкая фабрика — 3 тысячи рабочих) капиталистические предприятия, основанные на труде наемных рабочих и реализации продукции на рынке [52, с. 1189]. Однако и на них сохранялось бесполезное и некомпетентное чиновничье управление. Последнее было серьезным пережитком старого и одной из характерных черт этого своеобразного и отсталого феодально-государственного капитализма.

Специфической чертой 80—90-х годов была тяга частного капитала к таким видам вложения, при которых риск для него был наименьшим. Одной из таких форм и стало активное участие в смешанном казенно-частном предпринимательстве, защищенном от произвола местных властей участием в нем крупных сановников, губернаторов и наместников, которые добивались всяческих льгот для принадлежавших им или находящихся под их покровительством предприятий.

Смешанные предприятия во второй половине XIX века делились на две категории. В рамках одной из них, гуаньду шанбань («казенный контроль и торговое предпринимательство»), предприятие находилось под полным контролем властей; в рамках другой, гуаныиан хэбань, или гуаньбань чжаошан («совместное предпринимательство казны и торговцев 1»), степень вмешательства бюрократии была несколько меньшей. Предприятия гуаньду шанбань и гуаньшан хэбань были крупнейшими в Китае. Так, капитал «Каппинской горной компании», золотых приисков Мохэ, железоплавильного завода в Цинци, Шанхайского машинно-ткацкого бюро, фабрики «Хуашэн» и Хубэйской прядильно-ткацкой фабрики в сумме составлял около 6 млн. лянов, причем половина его приходилась на долю частных вложений [177, с. 72, 73]. Смешанное предпринимательство сделало первый шаг и в торговом пароходстве. В 1872 году было создано казенно-частное «Китайское коммерческое пароходное общество» («Чжаошанцзюй», или «Чайна Мэрчант Стим Навигэйшн К°»).

Казенные предприятия вследствие поддержки государства имели определенные преимущества, до конца XIX века сохраняли ведущее положение в китайской фабричной промышленности. Занимая в течение более 30 лет (1861—1894) особое место, это казенное грюндерство, искусственно организованный государственный капитализм, — при всей своей противоречивости и отсталости, при феодально-монопольных тенденциях и препятствиях, чинимых им частному предпринимательству, в целом сыграло положительную роль в социально-экономическом развитии Китая.

Практика «усвоения заморских дел» насаждала очаги нацио-

[52]

нального машинного производства в тот период, когда частный капитал еще не созрел для крупного промышленного строительства. Он, особенно в 60—80-х годах, практически не имел ни опыта, ни достаточных средств, ни кредита для самостоятельной деятельности, хотя бы приближающейся по своим масштабам к тому, что происходило в секторе феодально-государственного капитализма «самоусиления». Для Китая последний сделал то, на что местная раннебуржуазная среда еще не была способна.

Будучи для китайского общества своего рода суровой школой фабричного предпринимательства и в какой-то мере проложив путь более прогрессивным экономическим формам, казенный и смешанный капитализм уже в 90-е годы стал отступать на второй план. В системе гуаньду шанбань многое делалось без ведома и против воли акционеров, поэтому уже в указанный период не-сколько окрепший частный капитал стал избегать участия в связанных с ней компаниях.

Китайские чиновники, шэньши, помещики и купцы с 70-х годов делают первые самостоятельные попытки создания частных фабрик. С середины 80-х годов начался заметный рост частного предпринимательства (шанбань). Характерной формой становятся паевые и акционерные общества: участие в них для вкладчика было менее рискованным по сравнению с единоличным хозяйничаньем. В рамках последнего китайскими фабрикантами создавались тогда чаще всего мелкие — до 30 тысяч юаней капитала — предприятия. С 1872 по 1894 год в обрабатывающей промышленности было основано 75 частных фабрик. Из них к 1894 году сохранились 64 (с общим фондом не менее 11 млн. юаней), на которых трудились 27 тысяч рабочих [52, с. 1166—1169]. Частный капитал притекал главным образом в текстильные отрасли, где ему принадлежали 63% вложений (около 7 млн. юаней). Однако в целом даже в невоенных отраслях частные фонды уступали казенным инвестициям — на долю первых приходилось менее 40% всех капиталовложений (свыше 8 млн. юаней) [177, с. 67, 68].

Накануне японо-китайской войны 1894—1895 годов всего по стране насчитывалось около 100 китайских предприятий всех видов: казенных, смешанных и частных. На них было занято примерно 60 тысяч рабочих [52, с. 1201]. Промышленный пролетариат в Китае начал формироваться несколько раньше национальной буржуазии: сначала на иностранных фабриках, а затем на казенных заводах.

С 80-х годов постепенно складывалась и китайская буржуазия, неоднородная по своему составу и пока еще очень слабая из-за сохраняющегося господства чиновного и отчасти компрадорского капитала, представители которых — Тан Тиншу, Чжэн Гуаньин, Чжу Чжияо и Чжу Дачунь — были крупнейшими акционерами и управляющими ряда компаний. В среде формирующейся промышленной буржуазии ведущим слоем были крупные чиновники, помещики и шэньши. Среди них выделялись Шэн Сюаньхуай, Чжу Хунду, Не Цигуй, Тан Сунъянь. Связь с правительственным аппа- 

[53]

ратом и казной создавала им наиболее благоприятные условия для накопления крупных капиталов и приобретения машинного оборудования. Слой же промышленной буржуазии, выраставший из торгово-ростовщической и мануфактурной среды, был еще слаб и играл второстепенную роль. В целом к концу XIX века национальный капитал в Китае находился в начальной стадии развития и особенно остро испытывал разнообразные трудности капиталистического предпринимательства.

Слабость китайской буржуазии, и особенно прослойки фабрикантов, во многом определялась крайне неравными условиями конкурентной борьбы с иностранцами из-за низких внешних таможенных сборов и высокого внутреннего налогообложения отечественных товаров, взяточничества и самоуправства местных властей, плохого состояния путей сообщения, юридической незащищенности китайского предпринимательства. Неблагоприятные условия вынуждали многих представителей нарождающейся китайской буржуазии, преимущественно из южных провинций, эмигрировать за границу, главным образом в Индонезию, Вьетнам, Малайю, Сиам и Бирму, на Гавайи и Филиппины. В результате всего этого в фабричную промышленность Китая притекала лишь незначительная часть торгового капитала и свободных денежных средств. Сказывалась и дороговизна импортного оборудования, отсутствие- технических кадров и современного хозяйственного опыта у молодой китайской буржуазии.

Тот факт, что насаждение машинного производства в Китай проходило извне, сказался и на крайне неравномерном размещении новой промышленности. Подавляющее большинство фабрик было построено в «открытых» портах, и особенно в Шанхае. Даже предприятия, работавшие на внутренний рынок, строились вблизи «открытых» портов. Па огромных пространствах внутренних провинций их почти не было. Машиностроение, как таковое, отсутствовало.

Обстановка расширявшейся иностранной экономической экспансии и хозяйничанье средневекового цинского режима создавали особый климат для развития капиталистического уклада в Китае. При этом постоянно крепнувший иностранный сектор стал важным компонентом хозяйственной жизни страны и очагом экономических сдвигов. Его влияние сказывалось во многих сферах хозяйства, в первую очередь во внешней и внутренней торговле.

Торговая экспансия и вывоз товаров вплоть до конца XIX века были определяющим фактором внешней политики капиталистических держав в отношении Цинской империи. В основу всей системы неравноправных договоров и полуколониальной эксплуатации Китая легли коммерческие интересы прежде всего английской буржуазии. Иностранцы получили право свободного передвижения с торговыми целями по важнейшим экономическим районам страны. Державы добились установления низких таможенных пошлин, размер которых для большинства товаров составлял не более 5% их стоимости. Иностранные коммерсанты освобождались 

[54]

от уплаты многократных внутренних пошлин (чангуаньшуй, лицзинь), которыми в Китае облагались местные товары.

По договорам с державами, цинское правительство лишилось права самостоятельно устанавливать импортные и экспортные пошлины. Последние разрешалось пересматривать лишь по прошествии 10 лет, и то с согласия и под контролем иностранных консулов. В результате в 1873—1893 годы ставки экспортных пошлин на китайские товары почти вдвое превышали нормы налоговых сборов с импорта. Установление низких таможенных тарифов открывало европейским, американским и иным иностранным товарам широкую дорогу в Китай.

Другим важным средством экономического закабаления Цинской империи было лишение ее таможенной независимости. В 1859 году Англия при поддержке США и Франции захватила в свои руки Управление императорских морских таможен Китая. Несколько позже во главе его был поставлен англичанин Р. Харт, который в течение 45 лет (1863—1908) был бессменно генеральным инспектором и фактически хозяином морских таможен Китая. В каждый «открытый» порт был назначен инспектор-иностранец. К 1894 году подобный таможенный контроль был введен в 25 портах. Все доходы от морских таможен не только проходили через руки Р. Харта и его помощников, но и частично хранились в английских банках.

Права, вырванные державами у цинского правительства по договорам 1842—1860 годов, создали благоприятные условия для торгово-предпринимательской деятельности их подданных. Иностранцы получили право по своему усмотрению учреждать любые торговые фирмы в «открытых» портах. В 1884 г. в Китае уже функционировала 451 иностранная коммерческая компания (229 из них — английские), к 1897 году их число возросло до 595 (английских — до 374) [439, с. 258; 440, с. 246, 247].

Ведущее место в экспортно-импортной торговле иностранного сектора принадлежало фирмам «Джардин, Мэзисон энд К°» («Ихэ»), «Рассел энд К°» («Цичан») и «Гэрд энд К°», начавшим с опиумной торговли. Крупными коммерческими предприятиями были также «Сассун энд К0» («Шасунь»), «Дэнт энд К°» («Бао-шунь») и «Баттерфилд, Суайр энд К°» («Тайгу»). Особую роль играла английская фирма «Джардин, Мэзисон энд К°». Она владела или контролировала 19 различных промышленных, транспортных, страховых и других компаний и предприятий, являясь флагманом английского капитала в Китае.

Иностранные компании протянули свои щупальца на сотни километров в глубь страны, к богатейшим источникам земледельческого сырья, получая огромные прибыли на операциях по экспорту сельскохозяйственных продуктов и изделий городского и деревенского ремесла. Иностранцы действовали при помощи сети своих агентов — скупщиков и посредников из числа китайских торговцев. Последние закупали по их заказам продукцию крестьян и ремесленников. В сфере этой деятельности формировались 

[55]

крупные купцы-посредники — компрадоры (майбань), становившиеся союзниками и орудием иностранной экспансии.

Так, эксплуатируя и частично видоизменяя цинское общество, иностранный капитал насаждал в Китае не только современные формы капитализма и свойственные им материально-технические условия (пароходства, фабрики, телеграф, позднее железные дороги), но и социальную среду, необходимую для своего нормального функционирования и контактов с местным деловым миром. Ввиду фундаментальных различий и явной неконтактности иностранной — капиталистической — и местной — добуржуазной корпоративной — среды для них обеих был необходим особый институт посредничества — компрадорство. Возникнув еще до «опиумных» войн, оно явилось логическим завершением развития всей системы традиционного торгового комиссионерства. Появление компрадорства, служившего формой приспособления, с одной стороны, иностранного сектора к традиционной экономической системе, а с другой — китайского торгово-ростовщического капитала к мировой торговле, явилось первой фазой становления современного предпринимательского слоя в Китае. Не будучи «старше» мануфактурного и домануфактурного предпринимательства (по времени появления), компрадоры тем не менее оказались самой первой элитной группой китайской буржуазии, основным представителем раннего, или компрадорского, периода (40—70-е годы XIX века) становления этой социальной общности. Компрадорство было неизбежной ступенью, своего рода начальной школой в развитии национального капитала в УСЛОВИЯХ абсолютного господства торговли, по преимуществу экспортно-импортной, в экономических отношениях современного типа.

Внешняя торговля Цинской империи находилась в руках компаний, возглавляемых семействами Джардинов, Гэрдов, Сассунов и др. Начавшееся с 30-х годов XIX века обесценение китайской валюты (серебряного ляна) способствовало получению ими высоких прибылей: выгоды от неэквивалентного обмена дополнялись доходами от расстройства денежной системы Цинской империи и финансирования пекинского правительства.

Превращение Китая в часть мирового рынка, начавшееся с середины XIX века, происходило постепенно, по мере того, как одна часть страны за другой открывалась для иностранной торговли. После первой «опиумной» войны (1840—1842) это произошло в южных районах (Гуандун, Фуцзянь, Гуанси). В 50—60-х годах рынком сбыта иностранных фабрикатов постепенно становятся восточные приморские провинции (Цзянсу, Чжэцзян, Аньхой). С данного времени центр внешней торговли Цинской империи переместился из Гуанчжоу на север — в Шанхай. С 60-х годов север страны (Чжили, Шаньдун), с 70-х годов бассейн Янцзы (Хубэй, Цзянси, Хунань), в 80-е годы юго-западные провинции (Сычуань, Юньнань, Гуйчжоу) попадают в сферу мирового рынка. В 90-е годы наступила очередь Маньчжурии. Таким образом, к началу XX в. все сколько-нибудь экономически важные районы 

[56]

собственно Китая оказались в той или иной мере связанными с мировым рынком.

Всего с 1843 по 1895 год для иностранной торговли были открыты 34 морских и речных порта, а также города во внутренних областях. В их числе оказались такие крупнейшие торгово-ремесленные центры, как Гуанчжоу, Сямынь, Нинбо, Фучжоу, Тянь- цзинь, Шаньтоу, Чжэньцзян, Ханькоу, Уху, Цзюцзян, Шанхай, Нючжуан и Вэньчжоу. Рост иностранного торгового пароходства постепенно связывал экономику Китая с мировым рынком. Ведущее место во внешнеторговом судообороте Китая занимала Англия, на долю которой в 1877 году приходилось до 80% его общего тоннажа [26, с. 52, 218, 237].

За три десятилетия (1864—1894) объем внешней торговли Китая увеличился со 105 млн. лянов до 290 млн. За этот же период импорт вырос с 51 млн. до 162 млн. лянов [459, с. 245, 247]. Его товарная структура рельефно отражала превращение Цинской империи в рынок иностранной легкой промышленности: в 1873— 1893 годы предметы потребления составляли в среднем 92%, а средства производства — только 8% общей стоимости ввоза [26, с. 87].

Главенствующую роль во внешней торговле Китая начиная с «опиумных» войн играла Британская империя (в первую очередь сама метрополия, а также Гонконг и Индия). На ее долю в 1894 году приходилось около 80% импорта и более половины экспорта Китая. По ввозу на втором месте стояли Япония и США — по 5—6% [252, с. 47, 48]. В импорте Китая Англия удерживала ведущее место за счет индийского опиума, хлопчатобумажной пряжи и тканей. Кроме того, сказывалось преобладание английского торгового флота. Особую роль во внешнеторговом обороте Китая с 80-х годов стал играть Гонконг (Сянган) — средоточие огромной международной контрабандной и официальной торговли. В 1894 г. на его долю приходилось 46% всего внешнего товарооборота Китая [252, с. 73].

Втягивание Китая в сферу мирового рынка усилилось с середины 80-х годов. За 1885—1895 годы внешнеторговый оборот Цинской империи увеличился более чем вдвое, составив в 1895 году 315 млн. лянов против 140 млн. лянов в 1884 году. При этом превышение импорта над экспортом (в стоимостном выражении), наметившееся с 1877 года, также выросло более чем в 2 раза, составив в 1895 году 28 млн. лянов [459, с. 245, 247].

К концу XIX века в «открытых» портах серьезную роль стали играть иностранные учреждения — филиалы крупнейших европейских и американских банков, фирм и компаний, страховых обществ, торговых и иных организаций. Иностранные банки в Китае постепенно становятся одним из важных рычагов экономической экспансии. В 1848 году в Шанхае открыла свое отделение английская «Орнэитал Бэнкинг Корпорэншн». В последующие годы там начали функционировать отделения и филиалы других крупных английских банков. В 1864 году группа дельцов из Гонконга, 

[57]

тесно связанная с мощными финансовыми учреждениями метрополии, создала «Гонконг энд Шанхай Бэнкинг Корпорэйшн» («Хуэйфэн»), ставшую основным финансовым предприятием бри-танского капитала в Китае. До конца XIX века английские банки занимали ведущее положение в денежных делах иностранного сектора. К середине 90-х годов в Китае появились банки других капиталистических держав. Большинство их имели свои правления за пределами Китая. Уже в конце XIX в. через иностранные банки проходило основное движение серебра в Китай и из него. При этом они широко занимались спекуляцией серебром, используя разницу цен на него в глубинных районах страны и на мировом рынке.

Критическая ситуация середины XIX века, отлив серебра за границу при неразвитости денежного рынка вынудили цинское правительство прибегнуть к внешним займам. С 1865 по 1894 год была реализована целая серия займов, предоставленных главным образом английскими банками и фирмами. Шли они в основном на военные и административные нужды Пекина. С 1874 года условием получения почти всех последующих займов стало обеспечение последних таможенными сборами. Посредником при заключении большинства подобных соглашений был Р. Харт. Общая сумма займов, полученных Китаем к 1894 году, составляла 40 млн. лянов, а вместе с процентами его государственный долг составил 55 млн. лянов [149, с. 34]. Тем не менее к началу XX века Цины погасили эту задолженность. Иностранные займы Китаю до японо-китайской войны 1894—1895 годов были еще сравнительно невелики и обычно не преследовали специальных экономических и политических целей.

Промышленные предприятия иностранцев стали создаваться в Китае после первой «опиумной» войны на территориях сеттльментов в «открытых» портах. В начале они имели подсобный характер (пищевая и коммунальная промышленность) или обслуживали внешнюю торговлю. Позднее стали создаваться фабрики, перерабатывавшие местное сырье и сбывающие продукцию на китайском рынке.

С 1843 по 1894 год было основано 101 иностранное предприятие. Все они находились в «открытых» портах. Это были главным образом судоремонтные доки, корабельные верфи, предприятия пищевой и бытовой промышленности, шелкопрядильные, чаеобрабатывающие, химические и полиграфические предприятия. Две трети их были английскими. В большинстве своем они были построены в 70—90-х годах и более половины их находилось в Шанхае. Преобладали средние и крупные для того времени фабрики: так, 23 из них имели капитал более 100 тысяч юаней каждая. Часть предприятий к концу 90-х годов были закрыты или слиты с другими, тем не менее 80 оставшихся имели суммарный капитал примерно в 20 млн. юаней. На них были заняты 34 тыс. рабочих [225, с. 224]. После слияния и поглощения небольших предприятий наиболее крупными стали «Гонконг энд Вампу Док К°», шан- 

[58]

хайские судостроительные заводы «Фанхэм энд К0» («Есун») и «Бойд энд К0» («Сяншэн»), а также шелкопрядильные фабрики «Цнчан», «Ихэ», «Синьчэн» и «Жуйлунь». Особую роль в рассматриваемый период играла, как уже отмечалось, английская компания «Джардин, Мэзисон энд К°». В 1875 году ею была построена первая в Китае железная дорога, Шанхай — Усун, разобранная затем цинскими властями.

Развитие в Китае иностранного торгового пароходства — каботажного и речного — началось в основном после второй «опиумной» войны (1856—1860), когда англичанами и американцами были созданы в Китае ряд пароходных компаний. К 1895 году число их в Шанхае и Гонконге достигало 20 (10 из них были английскими). Вплоть до конца XIX века господствующее положение в данной сфере занимали английские фирмы «Баттерфильд, Суайр энд К°» («Тайгу») и «Джардин, Мэзисон энд К°» («Ихэ»). Созданные ими пароходства «Чайна Стим Навигэйшн К°» («Тайгу») и «Индо-Чайна Стим Навигэйшн К°» («Ихэ») осуществляли каботажные рейсы и навигацию по Янцзы.

В результате указанных сдвигов в экономике Китая возник сравнительно небольшой, но быстро развивающийся иностранный сектор. Одновременно Цинская империя постепенно превращалась в полуколонию группы капиталистических держав.

Вследствие всего этого к концу XIX века получила развитие характерная тенденция экономического развития Китая в новое время — переход от хозяйственной однородности средневековья к многоукладности и подвижности переходного периода. Применительно к данному времени можно говорить о наличии в экономической структуре Китая кроме мелкотоварного и феодального укладов еще крупнокапиталистического, в основном машинного уклада с двумя секторами — иностранным и национальным, — и мелко-капиталистического уклада. Переходность и многоукладность стали неразрывными, питающими друг друга началами, укоренявшимися в народном хозяйстве Китая последующих десятилетий, когда со вступлением капиталистической системы в империалистическую стадию изменились формы экономической экспансии Запада и резко усилилась се интенсивность.

[59]

Цитируется по изд.: Непомнин О.Е. Социально-экономическая история Китая 1894 – 1914. М., 1980, с. 42-59. 

Примечания

1. Во второй половине XIX — начале XX века термин шан («торговец») обозначал купца, комиссионера, хозяина мануфактуры, фабриканта, горнозаводчика, судовладельца, ростовщика и банкира. Данный термин применялся как к каждой из этих категорий в отдельности, так и ко всей общности предпринимателей в целом.

Литература

26. История экономического развития Китая. 1840—1948. М., 1957.

52. Чжунго цзнньдай гунъе ши цзыляо, 1840—1895 нянь (История фабричной промышленности Китая нового времени. 1840—1895 гг. Материалы). Под ред Сунь Юйтана. Т. 1, 2. Пекин, 1957.

55. Чжунго цзнньдай нунъе ши цзыляо 1840—1911 нянь (Материалы по истории сельского хозяйства Китая в новое время. 1840—1911 гг.). Под ред. Ли Вэньчжи Т. 1. Пекин, 1957.

58. Чжунго цзнньдай шоугунъе ши цзыляр (История дофабричной промышленности Китая в новое время. Материаль|). Под ред. Пэн Цзэн. Т. 1, 2. Пекин.

123. Kennelly M. Richard's Comprehensive Geography of Chinese Empire and Dependencies. Shanghai, 1908.

149. Болдырев Б Г. Займы как орудие закабаления Китая империалистическими державами (1840—1948 гг.). М, 1962.

177. Иовчук С М Об особенностях развития фабрично-заводской промышленности в Китае в 1861—1895 гг. — ПВ. 1959, № 5.

213. Непомнин О Е. Генезис капитализма в сельском хозяйстве Китая. М., 1966.

223. Непомнин О Е. Социально-экономическое развитие Китая к началу эпохи империализма (последняя треть XIX в.) — Новая история Китая М. 1972.

225. Непомнин О. Е. Экономическая история Китая (1864—1894 гг.). М., 1974.

252. Сладковский М. И. Очерки развития внешнеэкономических отношений Китая. М, 1953.

368. Чжунго цзнньдай цзинцзи шн цзянъи (История народного хозяйства Китая в новое время. Курс лекций) Пекин, 1958.

427. Ho Ping-ti. Studies on the Populations of China, 1368—1953. Cambridge (Mass.), 1959.

439. Krausse A. China in Decay. L, 1898.

440. Krausse A. China in Decay. L, 1900.

455. Perkins D. H. Agricultural Development in China. 1368—1968. Chicago, 1969.

459. Remer C. F. The Foreign Trade of China. Shanghai, 1926.